Шуточное, но жутковатое стихотворение со счастливым концом
Из показаний потерпевшей Матильды Гробовски,
счастливо избежавшей смерти от рук маньяка
в тёмном лесопарке
“Здесь не курят? Чертовски
Чешут кожу колготки.
Да, Матильда Гробовски,
Уроженка Чукотки.
Да, без места постоя.
Да, замужняя дважды…
Можно кофе, а то я
Умираю от жажды?
Как случилось? Под вечер
Я отправилась в гости.
Были яркие свечи,
Аппетитные кости.
Муж прелестной хозяйки
Виртуозил на банджо;
Жаль что той, негодяйке,
Больше нравятся гранджы.
Ближе к делу? В итоге
К отправному моменту,
Как я встала на ноги,
Чтобы двинуть к клиенту,
Было заполночь. Где-то
Подвывали дворняги,
И от сырости лета
Крепли мысли о фляге.
Муж прелестной хозяйки,
Образец джентельменства,
Проводил бы, но байки
О вреде совершенства
Надоели. К тому же
Было б крайне неловко
При подругином муже
Матом хаять Головко.
В мраке липком чудные,
Посылали виденья
Мне почти ледяные
Ветерка дуновенья.
От собачьего воя
Сердце стыло, и также
Не давали покоя
Размышленья о грандже.
Вдруг меня осенило:
Ночь, пустырь, лесосека –
Всё так тихо и мило,
Как во сне дровосека.
Не хватает, пожалуй,
Трех штрихов напоследок:
Топора, лужи алой,
И от мела отметок.
Дальше в горле икота
Заворочалась склизко:
Рядом теплился кто-то,
Непосредственно близко!
Я, от ужаса млея,
Прошептала: «Торквато?»,
И порыв суховея
Хохотнул хрипловато.
Осознав вдруг, что не с кем
Здесь встречаться прохожим,
Я движением резким
Обернулась. И что же?
Где вы, супергерои,
Что спасут бесшабашно?
И захватчикам Трои
Здесь бы сделалось страшно!
Как в живот ножевое,
Ночи чёрной прохлада
Предъявила живое
Воплощение ада:
Заскорузлые пальцы,
Нос и череп-полено
То ли неандертальца,
То ли олигофрена.
Вам маньяка? Да вот он,
Бродит хмурой химерой,
В шарф по ноздри замотан,
Как и плащ его, серый!
Уподобившись звуку
Мглы, накрывшей Чукотку,
Он протягивал руку
Чтобы впиться мне в глотку.
Завопив о подмоге,
Я очухалась, что ли,
И застывшие ноги
Сверхусилием воли
Принудила в пырее
С курсом определиться
И как можно быстрее
С этих мест удалиться.
Я бежала, не зная,
Был ли путь мой свободен.
От собачьего лая
В глубине подворотен,
Голова дребежжала.
Грудь теснили кошмары.
Я бежала, бежала…
Вдруг – машинные фары!
Слева, неподалёку,
Пролегала дорога.
Сердца сладкому ёку
Поддаваясь немного,
Я пошла сквозь орешню,
Закричав, как с начала
Жизни, прожитой грешно,
До тех пор не кричала.
Вид стал более чёток:
Блеск рабочих мигалок,
Мельтешение щёток –
То кортеж поливалок
Ехал чинным дозором
Вдоль по рельсам трамвая,
Вместе с грязью и сором
Ужас с улиц смывая.
Дальше – только моменты:
Хмырь со стрижкой короткой
Мне шептал комплименты
И отпаивал водкой.
Водка, хмырь и всё стадо
Повод думать давали,
Что исчадие ада
Здесь возникнет едва ли.
Так прошёл ночи тропик.
В полвосьмого громоздко
Подкатили ваш «бобик»,
Старший и труповозка.
Не сошло промедленье
С рук тупым остолопам:
На допрос в отделенье
Всех отправили скопом.
Кофе – он, в самом деле,
Крепче, чем папиросы.
Вы, никак, обомлели?
Где же Ваши вопросы?
Повторяю Вам снова,
Тон сдвигая на шёпот:
Я в себе и готова
Составлять фоторобот.
Лгать при даче? Ну, что Вы,
Подполковник Майоров!
Вы чрезмерно суровы.
Или это Ваш норов?
Хватит гнева Господня,
Вон уж брыжжут чернила.
Я своё на сегодня,
Видит Бог, получила.
Это неосторожно.
Вот теперь я сердита.
Позабыть невозможно
Те глаза троглодита.
В палачовом наряде
Не сокрыться, поверьте,
Человеку, в чьём взгляде –
Отражение смерти!”
Данил Рудой – 2012